Они выбрали Россию
Автор – Олег Верещагин
Была в советские времена, если кто помнит, такая передача – «Они
выбрали СССР». Про жителей капстран, которые по каким-либо причинам
перебрались на правильную сторону Железного Занавеса. С началом
«перестройки» передачу, конечно, похоронили – модным стало рассказывать о
крамаровых и нуриевых, которые в чаянье высокой оценки своего талантища
«перебрались» на
Запад
и там нашли большое творческое счастье, непонятное совкобыдлу. Хотя, на
самом деле, поток был обоюдным – более того, поток «оттуда-сюда» был
больше,
хотя эта мысль нашим современникам, отравленным огоньковщиной и прочей
ересью, покажется странной и непривычной – даже тем из них, кто стоит на
патриотических позициях.
Да, да.
«Оттуда» «сюда» – ехали больше. Просто шума
поднималось меньше, так как это были самые обычные люди, а не «бАгема»,
живущая вниманием к себе любимой. Но ещё более странной будет для многих
мысль, что с падением СССР этот поток не иссяк. Уменьшился – но не
прекратился. А в последнее десятилетие – стал снова набирать силу. И
речь не идёт о чеченском шутовстве Депардье. Люди, обычные люди, просто
бегут подальше от обезумевших
«гомосятских» властей, от массового
стукачества,
обираловки, бездушия – на «русские просторы», где на самом деле легко затеряться и жить сообразно с
разумом и
совестью, а не с постановлениями муниципалитета, возглавляемого очередным агрессивным
...пником.
Многих сюда приводит и страх за детей и их будущность. Они хотят быть уверены, что ребёнка не посадят на
наркоту, не
развратят
на уроках, не сделают истеричным бездельником, наконец – просто не
заберут у родителей, которые вопреки всему хотят воспитать его
человеком.
Вот именно о нескольких таких людях – точнее, их детях и комичных
(иногда) ситуациях, в которые они тут попадали, я и расскажу немного. Я
не буду называть ни мест, ни имён и фамилий. Я даже не стану освещать
подробно завязки и подробности историй – читатели, кому это будет
интересно, сами догадаются, о чём речь. Но эти истории – реальны. Мне
рассказывали их очевидцы, а нередко – и непосредственные участники. Все
имена юных героев – вымышлены.
Ганс, 11 лет, немец, не хочу быть «немцем»!
Сама игра в войну меня покоробила и даже испугала. То, что русские
дети в неё увлечённо играют, я видел даже из окна нашего нового дома в
большом саду на окраине. Мне казалось диким, что мальчики 10-12 лет
могут с таким азартом играть в убийство. Я даже поговорила об этом с
классной руководительницей Ганса, но она совершенно неожиданно,
внимательно меня выслушав, спросила, играете ли Ганс в компьютерные игры
со стрельбой, и знаю ли я, что там показывают на экране? Я смутилась и
не нашлась с ответом.
Дома, я имею в виду, в Германии, я была не очень довольна тем, что он
много сидит за такими игрушками, но так его по крайней мере не тянуло
на улицу, и я могла быть за него спокойна. Кроме того, компьютерная игра
– это ведь не реальность, а тут всё происходит с живыми детьми, разве
нет? Я даже хотела это сказать, но вдруг остро ощутила свою неправоту,
для которой у меня тоже не нашлось слов. Классная руководительница
смотрела на меня очень внимательно, но по-доброму, и потом сказал мягко и
доверительно:
«Послушайте, вам тут будет непривычно, поймите. Но
ваш сын – не вы, он мальчик, и, если вы не станете ему мешать расти, как
здешние дети, то с ним не произойдёт ничего плохого – разве что тоже
только непривычное. А на самом деле плохие вещи, я думаю, одинаковы и у
нас, и в Германии…»
Мне показалось, что это мудрые слова, и я немного успокоилась.
Раньше сын никогда не играл в войну и даже не держал в руках
игрушечного оружия. Надо сказать, он нечасто просил у меня какие-то
подарки, довольствуясь тем, что покупала ему я или что он сам покупал на
карманные деньги. Но тут он очень настойчиво стал просить у меня
игрушечный автомат, потому что ему не нравится играть чужими, хотя ему
даёт оружие один мальчик, который ему очень нравится – он назвал
мальчика, и я заранее этого нового друга невзлюбила. Но отказывать не
хотелось, тем более, что, посидев с самого начала над расчётами, я
поняла поразительную вещь:
жизнь в России – дешевле, чем у нас, просто очень непривычен её внешний антураж и какая-то беспечность и непричёсанность.
В майские выходные (их тут несколько) мы пошли за покупками; новый
друг Ганса присоединился к нам, и я вынуждена была изменить своё мнение о
нём, хотя и не сразу, потому что он явился босиком, и на улице, идя
рядом с мальчиками, я была натянута, как струна – мне казалось каждую
секунду, что сейчас нас просто задержат, и мне придётся объяснять, что я
не мать этого мальчика. Но, несмотря на его внешний вид, он оказался
очень воспитанным и культурным. Кроме того, в Австралии я видела, что
многие дети тоже ходят примерно в таком виде.
Покупка производилась со знанием дела, с обсуждением оружия и даже
его примеркой. Я чувствовала себя главарём банды. В конце концов, мы
купили какой-то пистолет (мальчики его называли, но я забыла) и автомат,
в точности такой, какими пользовались наши, немецкие солдаты в
последнюю Мировую войну. Теперь мой сын был вооружён и мог принимать
участие в боевых действиях.
Уже позже я узнала, что сами боевые действия ему доставили сперва
немало огорчений. Дело в том, что у русских детей есть традиция делиться
в такой игре на команды с названиями настоящих народов – как правило,
тех, с которыми русские воевали. И, конечно, почётным считается быть
«русским», из-за раздела на команды даже возникают драки. После того,
как Ганс принёс в игру своё новое оружие такого характерного вида – его
тут же записали в «немцы». В смысле, в гитлеровские нацисты, чего он,
разумеется, не хотел.
Ему возражали, причём с точки зрения логики вполне резонно: «Почему
не хочешь, ты же немец!» «Но я не такой немец!» – вопил мой несчастный
сын. Он уже успел посмотреть по телевидению несколько очень неприятных
фильмов и, хотя я понимаю, что показанное там – правда, и мы на самом
деле виноваты, но мальчику одиннадцати лет объяснить это трудно: «таким»
немцем он быть наотрез отказывался.
Выручил Ганса, да и всю игру, тот самый мальчик, новый друг моего
сына. Я передаю его слова так, как мне их передал Ганс, видимо,
дословно: «Тогда знаете что?! Будем все вместе воевать против
американцев!»
Это совершенно безумная страна. Но мне тут нравится, и моему мальчику тоже.
Макс, 13 лет, немец, кража со взломом из соседского погреба
(не первая кража со взломом на его счету, но первая – в России)
Пришедший к нам участковый был очень вежлив. Это вообще общее место у
русских – к иностранцам из Европы они относятся
робко-вежливо-настороженно, очень много нужно времени, чтобы тебя
признали «своим». Но вещи, которые он говорил, нас напугали.
Оказывается, Макс совершил
уголовное преступление –
кражу со взломом! И нам повезло, что ему ещё нет 14 лет, иначе мог бы
рассматриваться вопрос о сроке реального заключения до пяти лет! То
есть, от преступления по полной ответственности его отделяли те три дня,
которые оставались до его дня рождения!
Мы не верили своим ушам. Оказывается, в России с 14 лет можно
по-настоящему сесть в тюрьму! Мы пожалели, что приехали. На наши робкие
расспросы – мол, как же так, почему ребёнок должен отвечать с такого
возраста – участковый удивился, мы просто не поняли друг друга. Мы
привыкли, что в Германии ребёнок находится в сверхприоритетном
положении, максимум, что грозило бы Максу за такое на старой родине –
профилактическая беседа.
Впрочем, участковый сказал, что всё-таки едва ли суд назначил бы
нашему сыну даже после 14 лет настоящий тюремный срок; это очень редко
делают с первого раза за преступления, не связанные с покушением на
безопасность личности. Ещё нам повезло, что соседи не написали заявления
(в России это играет большую роль – без заявления пострадавшей стороны
не рассматривают и более серьёзные преступления), и нам не придётся даже
платить штраф.
Нас это тоже удивило – сочетание такого жестокого закона и такой
странной позиции людей, не желающих им пользоваться. Помявшись, перед
самым уходом, участковый спросил, склонен ли Макс вообще к асоциальному
поведению. Пришлось признать, что склонен, более того – ему не нравится в
России, но связано это, конечно с периодом взросления и должно пройти с
возрастом. На что участковый заметил, что мальчишку надо было выдрать
после первой же его выходки, и дело с концом, а не ждать, пока он
вырастет в вора. И ушёл.
Нас это пожелание из уст стража порядка тоже поразило. Мы, честно
говоря, и не думали в тот момент, как близки к исполнению пожеланий
офицера.
Сразу после его ухода муж поговорил с Максом и потребовал от него
пойти к соседям, извиниться и предложить отработать ущерб. Начался
грандиозный скандал – Макс наотрез отказывался так поступать. Дальнейшее
описывать я не буду – после очередного очень грубого выпада в наш адрес
сына, муж сделал именно так, как советовал участковый. Сейчас я
осознаю, что это выглядело и было более смешно, чем на самом деле
сурово, но тогда это поразило меня и потрясло Макса.
Когда муж его отпустил, сам потрясённый тем, что сделал, наш сын
убежал в комнату. Видимо, это был катарсис – до него вдруг дошло, что
отец намного сильнее физически, что ему некуда и некому пожаловаться на
«родительское насилие», что от него
требуется
возместить ущерб самому, что он находился в шаге от настоящего суда и
тюрьмы. В комнате он плакал, не напоказ, а по-настоящему. Мы сидели в
гостиной, как две статуи, ощущая себя настоящими преступниками, более
того – нарушителями табу. Мы ждали требовательного стука в дверь. В
наших головах роились ужасные мысли – о том, что сын перестанет нам
доверять, что он совершит самоубийство, что мы нанесли ему тяжкую
психическую травму – в общем, множество тех слов и формул, которые мы
заучили на психотренингах ещё до рождения Макса.
К ужину Макс не вышел и крикнул всё ещё со слезами, что будет есть в
своей комнате. К моему удивлению и ужасу муж ответил, что в этом случае
ужина Макс не получит, а если он не будет сидеть за столом через минуту,
то не получит и завтрака.
Макс вышел через полминуты. Я таким его ещё никогда не видела.
Впрочем, мужа я тоже не видела таким – он отправил Макса умываться и
приказал, когда тот вернулся, попросить сперва прощенья, а потом
разрешения сесть за стол. Я была поражена – Макс делал всё это, угрюмо,
не поднимая на нас глаз. Перед тем, как начать есть, муж сказал:
«Послушай, сынок. Русские воспитывают своих детей именно так, и я буду
тебя воспитывать так. Глупости кончились. Я не хочу, чтобы ты попал за
решётку, думаю – ты тоже этого не хочешь, и ты слышал, что сказал
офицер. Но я не хочу ещё и того, чтобы ты вырос бесчувственным
бездельником. И вот тут мне плевать на твоё мнение. Завтра ты пойдёшь к
соседям с извинениями и будешь работать там и так, где и как они скажут.
Пока не отработаешь сумму, которой ты их лишил. Ты понял меня?»
Макс несколько секунд молчал. Потом поднял глаза и ответил негромко, но отчётливо: «Да, пап».
Вы не поверите, но у нас не просто более не было нужды в таких диких
сценах, как разыгравшаяся в гостиной после ухода участкового, нашего
сына словно бы подменили. Первое время я даже боялась этой перемены. Мне
казалось, что Макс затаил обиду. И только через месяц с лишним я
поняла, что ничего подобного нет. И ещё я поняла гораздо более важную
вещь. В нашем доме и за наш счёт много лет жил маленький (и уже не очень
маленький)
деспот и бездельник, который вовсе нам не
доверял и не смотрел на нас, как на друзей, в чём нас убеждали те, по
чьим методикам мы его «воспитывали» – он нас втайне презирал и нами
умело пользовался. И виноваты в этом были именно мы – виноваты в том,
что вели себя с ним так, как нам внушили
«авторитетные специалисты».
С другой стороны – был ли в Германии у нас выбор? Нет, не было,
честно говорю я себе. Там на страже нашего страха и детского эгоизма
Макса стоял нелепый закон. Здесь выбор – есть. Мы его сделали, и он
оказался верным. Мы счастливы, а главное – на самом деле счастлив Макс. У
него появились родители. А у меня и мужа – сын. А у нас –
семья.
Микко, 10 лет, финн, настучал на одноклассников
Его вчетвером избили одноклассники. Как мы поняли – избили не очень
сильно, сбили с ног и настукали рюкзаками. Причиной было то, что Микко
наткнулся на двоих из них, курящих за школой в саду. Ему тоже предложили
курить, он отказался и тут же сообщил об этом учительнице. Она наказала
маленьких курильщиков, отобрав у них сигареты и заставив мыть полы в
классе (что нас само по себе поразило в этой истории). Микко она не
назвала, но догадаться о том, кто рассказал про них, было легко.
Он был в полном расстройстве и не столько даже переживал побои,
сколько недоумевал – разве о таких вещах не надо докладывать
учительнице?! Пришлось объяснить ему, что у русских детей не принято так
делать, напротив – принято молчать о таких вещах, даже если напрямую
спросят взрослые. Мы были злы и на себя – мы не объяснили этого сыну. Я
предложила мужу рассказать учительнице или поговорить с родителями тех,
кто участвовал в нападении на Микко, однако, обсудив этот вопрос, мы
отказались от таких действий.
Между тем наш сын не находил себе места. «Но тогда получается, что
теперь меня будут презирать?!» – спросил он. Он был в ужасе. Он был
похож на человека, попавшего к инопланетянам и обнаружившего, что ничего
не знает об их законах. А мы ничего не могли ему посоветовать, потому
что ничто из предыдущего опыта нам не подсказывало, как тут быть. Меня
лично злила здесь какая-то русская двойная мораль – разве можно учить
детей говорить правду и тут же приучать, что говорить правду нельзя?! Но
в то же время мучили меня и какие-то сомнения – что-то мне
подсказывало:
не всё так просто, хотя сформулировать это я не могла.
Муж между тем думал – лицо у него было угрюмое. Вдруг он взял Микко
за локти, поставил перед собой и сказал ему, сделав мне жест, чтобы я не
вмешивалась: «Завтра просто скажи тем ребятам, что ты не хотел
доносить, ты не знал, что нельзя, и ты просишь прощенья. Они станут над
тобой смеяться. И тогда ты ударишь того, кто засмеётся первым». «Но
папа, они меня по-настоящему изобьют!» – захныкал Микко. «Я знаю. Ты
будешь отбиваться и тебя изобьют, потому что их много. Но ты сильный, и
ты тоже успеешь ударить не раз. А потом, на следующий день, ты снова
повторишь то же самое и, если кто-то засмеётся, ты снова его ударишь».
«Но папаааа!» – Микко почти взвыл, однако отец его оборвал: «Ты сделаешь
так, как я сказал, понял?!» И сын кивнул, хотя на глазах у него были
слёзы. Отец ещё добавил: «Я узнаю специально, был разговор или нет».
На следующий день Микко побили. Довольно сильно. Я не находила себе
места. Муж тоже мучился, я это видела. Но к нашему изумлению и радости
Микко, через день драки не было. Он прибежал домой очень весёлый, и
взахлёб рассказал, что он сделал так, как велел отец, и никто не стал
смеяться, только кто-то буркнул: «Да хватит, слышали уже все...» Самое
странное на мой взгляд, что с этого момента класс принял нашего сына
совершенно за своего, и никто не напоминал ему о том конфликте.
Зорко, 13 лет, серб, о беспечности русских
Сама страна Зорко очень понравилась. Дело в том, что он не помнит,
как бывает, когда нет войны, взрывов, террористов и прочего. Он родился
как раз во время Отечественной Войны 99-го и фактически всю жизнь прожил
за колючей проволокой в анклаве, а у меня над кроватью висел автомат.
Два ружья с картечью лежали на шкафу у внешнего окна. Пока мы не
оформили тут два ружья, Зорко был в постоянном беспокойстве. Ещё его
настораживало, что окна комнаты выходят на лес. В общем, попасть в мир,
где никто не стреляет иначе как в лесу на охоте, для него было настоящим
откровением. Старшая наша девочка и младший брат Зорко всё приняли
намного быстрей и спокойней в силу своего возраста.
Но больше всего моего сына поразило и ужаснуло то, что русские дети
невероятно беспечны. Они готовы дружить с кем угодно, как говорят
русские взрослые
«лишь бы человек был хороший». Зорко
быстро с ними сошёлся, и то, что он перестал жить в постоянном ожидании
войны – в основном их заслуга. Но нож с собой он носить так и не
перестал, и ещё с его лёгкой руки почти все мальчики из его класса стали
носить с собой какие-то ножи. Просто потому, что мальчишки хуже
обезьян, подражание у них в крови.
Так вот о беспечности. В школе учатся несколько мусульман из разных
народов. Русские дети с ними дружат. Зорко с первого же дня поставил
границу между собой и «муслиманцы» – он их не замечает, если те
достаточно далеко, если оказываются рядом – третирует, отталкивает,
чтобы куда-то пройти, резко и ясно угрожает побоями даже в ответ на
обычный взгляд, говоря, что на серба и «правосълавца» в России они не
имеют права поднимать глаза.
У русских детей подобное поведение вызвало изумление, у нас даже были
некоторые, небольшие, правда, проблемы со школьным начальством. Сами
эти мусульмане вполне мирные, я бы даже сказал – вежливые люди. Я
говорил с сыном, но он ответил мне, что я хочу обмануть сам себя и что я
сам ему рассказывал, что на Косове они тоже были сначала вежливые и
мирные, пока их было мало. Русским мальчикам он тоже про это рассказывал
много раз и всё время повторяет, что они слишком добрые и слишком
беспечные. Ему тут очень нравится, он буквально оттаял, но при этом мой
сын убеждён, что нас и здесь ждёт война. И, похоже, готовится воевать
всерьёз.
Энн, 16 лет и Билл, 12 лет, американцы, что такое работа?
Предложения поработать бэбиситтером вызывали у людей либо недоумение,
либо смех. Энн была крайне расстроена и очень удивилась, когда я
пояснил ей, заинтересовавшись проблемой, что у русских не принято
нанимать людей для наблюдения за детьми старше 7-10 лет – они сами
играют, сами гуляют и вообще вне школы или каких-то кружков и секций
предоставлены самим себе. А за детьми младшего возраста чаще всего
наблюдают бабушки, иногда – матери, и только для совсем малышей
состоятельные семьи нанимают иногда нянь, но это бывают не
девочки-старшеклассницы, а женщины с солидным опытом, зарабатывающие
этим на жизнь.
Так моя дочь осталась без заработка. Ужасная потеря. Страшные русские обычаи.
Через короткое время удар был нанесён и Биллу. Русские очень странный
народ, они не стригут свои газоны и не нанимают детей на развозку
почты... Работа, которую нашёл Билл, оказалась «работой на плантации» –
за пятьсот рублей он полдня вскапывал ручной лопатой здоровенный огород у
какой-то милой старушки. То, во что он превратил свои руки, напоминало
отбивные с кровью. Впрочем, в отличие от Энн, сынок отнёсся к этому
скорей с юмором и уже вполне серьёзно заметил, что это может стать
неплохим бизнесом, когда руки попривыкнут, надо только развесить
объявления, желательно цветные. Энн он предложил войти в долю с
прополкой – опять же ручным выдёргиваньем сорняков – и они тут же
поругались.
Чарли и Чарлин, 9 лет, американцы, особенности русского мироощущения в сельской местности.
У русских есть две неприятные особенности. Первая – что в разговоре
они норовят схватить тебя за локоть или плечо. Вторая – они невероятно
много пьют. Нет, я знаю, что на самом деле многие народы на Земле пьют
больше русских. Но русские пьют очень открыто и даже с каким-то
удовольствием. Тем не менее, эти недостатки вроде бы искупались
замечательной местностью, в которой мы поселились. Это была
просто-напросто сказка. Правда, сам населённый пункт напоминал
населённый пункт из фильма-катастрофы. Муж сказал, что здесь так почти
везде и что на это не стоит обращать внимания – люди тут хорошие. Я не
очень поверила. А наши близнецы были, как мне казалось, немного напуганы
происходящим.
Окончательно повергло меня в ужас то, что в первый же учебный день,
когда я как раз собиралась подъехать за близнецами на нашей машине (до
школы было около мили), их уже привёз прямо к дому какой-то не совсем
трезвый мужик на жутком полуржавом джипе, похожем на старые форды.
Передо мной он долго и многословно извинялся за что-то, ссылался на
какие-то праздники, рассыпался в похвалах моим детям, передал от кого-то
привет и уехал.
Я обрушилась на моих невинных ангелочков, бурно и весело обсуждавших
первый день учёбы, со строгими вопросами: разве мало я им говорила,
чтобы они никогда не смели даже близко подходить к чужим людям?! Как они
могли сесть в машину к этому человеку?!
В ответ я услышала, что это не чужой человек, а заведующий школьным
хозяйством, у которого золотые руки и которого все очень любят, и у
которого жена работает поваром в школьной столовой. Я обмерла от ужаса. Я
отдала своих детей в притон!!! А так всё мило казалось с первого
взгляда... У меня в голове крутились многочисленные истории из прессы о
царящих в русской глубинке диких нравах...
...Не стану далее вас интриговать. Жизнь здесь оказалась на самом
деле замечательной, и особенно замечательной для наших детей. Хотя
боюсь, что я получила немало седых волос из-за их поведения. Мне
невероятно трудно было привыкнуть к самой мысли, что девятилетние (и
десяти-, и так далее позже) мои дети по здешним обычаям считаются
во-первых более чем самостоятельными. Они уходят гулять со здешними
ребятишками на пять, восемь, десять часов – за две, три, пять миль, в
лес или на жуткий совершенно дикий пруд. Что в школу и из школы тут все
ходят пешком, и они тоже вскоре начали поступать так же – я уже просто
не упоминаю.
А во-вторых, тут дети во многом считаются общими. Они могут,
например, зайти всей компанией к кому-нибудь в гости и тут же пообедать –
не выпить чего-нибудь и съесть пару печений, а именно плотно пообедать,
чисто по-русски. Кроме того, фактически каждая женщина, в поле зрения
которой они попадают, тут же берёт на себя ответственность за чужих
детей как-то совершенно автоматически; я, например, научилась так
поступать только на третий год нашего тут пребывания.
С детьми здесь никогда ничего не случается. Я имею в
виду – им не грозит никакая опасность от людей. Ни от каких. В больших
городах, насколько мне известно, ситуация больше похожа на американскую,
но здесь это так и именно так. Конечно, дети сами могут нанести себе
немалый вред, и я первое время пыталась это как-то контролировать, но
это оказалось просто невозможно. Меня сперва поражало, насколько
бездушны наши соседи, которые на вопрос о том, где их ребёнок, отвечали
совершенно спокойно «бегает где-то, к обеду прискачет!» Господи,
в Америке это – подсудное дело,
такое отношение! Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что эти
женщины намного мудрее меня, а их дети – куда приспособленней к жизни,
чем мои – по крайней мере, какими они были в начале.
Мы, американцы, гордимся своими навыками, умениями и практичностью. Но, пожив здесь, я поняла с печалью, что
это – сладкий самообман.
Может быть, когда-то было так. Сейчас мы и особенно наши дети – рабы
комфортабельной клетки, в прутья которой пропущен ток, совершенно не
допускающий нормального, свободного развития человека в нашем обществе.
Если русских каким-то образом отучить пить – они легко и без единого
выстрела покорят весь современный мир. Это я заявляю ответственно.
Адольф Брейвик, 35 лет, швед, отец троих детей
То, что русские, взрослые, могут ссориться и скандалить, что муж под
горячую руку может вздуть жену, а жена отхлестать полотенцем ребёнка –
но при этом они все на самом деле любят друг друга, и друг без друга им плохо
– в голову человека, переделанного под принятые в наших родных краях
стандарты, просто не укладывается. Я не скажу, что я одобряю такое
поведение многих русских. Я не считаю, что бить жену и физически
наказывать детей – это верный путь, и сам я так никогда не делал и не
стану делать. Но я просто призываю понять: семья здесь – это не просто
слово. Из русских детских домов дети убегают к родителям. Из наших
лукаво названных «замещающих семей» – практически никогда. Наши дети до
такой степени привыкли, что у них в сущности нет родителей, что они
спокойно подчиняются всему, что делает с ними любой взрослый человек.
Они не способны ни на бунт, ни на побег, ни на сопротивление, даже когда
дело идёт об их жизни или здоровье – они приучены к тому, что являются
собственностью не семьи, а
всех сразу.
Русские дети – бегут. Бегут нередко в ужасающие бытовые условия. При
этом в детских домах России вовсе не так страшно, как мы привыкли
представлять. Регулярная и обильная еда, компьютеры, развлечения, уход и
присмотр. Тем не менее,
побеги «домой» очень и очень
часты, и встречают полное понимание даже среди тех, кто по долгу службы
возвращает детей обратно в детский дом. «А чего вы хотите? – говорят они
совершено непредставимые для нашего полицейского или работника опеки
слова. – Там же
дом…» А ведь надо учесть, что в России
нет и близко того антисемейного произвола, который царит у нас. Чтобы
русского ребёнка отобрали в детский дом – в его родной семье на самом
деле должно быть
ужасно, поверьте мне…
Читать статью полностью…
Новости
Комментариев нет:
Отправить комментарий